Несколько историй о настоящей легенде юмора и эстрады. По материалам книг Бориса Зубова и Бориса Львовича.
Паяльник
Три ленинградских сатирика объединились под псевдонимом «Настроевы» (в смысле — «нас трое»), и под этой фамилией поставляли репертуар великому Райкину. Как-то во время обсуждения очередной порции новых монологов вдруг замигала настольная лампа. Один из писателей тут же вскочил: «Аркадий Исаакович, я починю! У вас в доме найдется паяльник?» «Кецелэ майнэ (это по-еврейски „кошечка моя“), — грустно сказал Райкин. — Кецелэ майнэ, если бы у меня был паяльник, разве я стал бы заниматься всей этой ерундой!»
Разница между женатым и холостым
Когда Аркадий Исаакович Райкин был в преклонных годах, однажды после концерта ему представили актера и режиссера Бориса Львовича. Вот что он вспоминает: «Я начал сбивчиво выражать восторг, он же, не слушая, повторил, еле шевеля синими губами: «…Актер… режиссер… да». И вдруг так отчетливо спросил: «А женаты?» Да, говорю, женат. «А давно?» Да лет пятнадцать уже, говорю. «Всё на одной?» Да, Аркадий Исакович, всё на одной. «Да, да, — покачал головой Райкин, — вот и я всю жизнь на одной. — Знаете что? — вдруг сказал он, как будто только меня и ждал, чтоб это сообщить, — знаете что? Женатому человеку плохо дома, холостому — везде!»
У нас гости!
Ленинградский театр эстрады под руководством Аркадия Райкина приехал на гастроли в Москву. Аркадий Исаакович и его жена Руфь Марковна, актриса этого театра, возвращаются после спектакля в гостиницу «Москва». Оба еле держатся на ногах от усталости. Отключили телефон. Теперь только одна мысль — поскорее лечь спать.
И вдруг — звонок.
Рассказывает Руфь Марковна:
«Открываю дверь. На пороге Гердт. Я говорю: ты знаешь, мы тебе всегда рады, но сейчас просто валимся с ног от усталости. Приходи в любой другой день. Он отвечает: понял, ухожу, только один анекдот. Я: ну, анекдот — святое дело, да проходи, сядь на минуточку.
После его анекдота я вспомнила другой, а там пошло-поехало. Чувствую, у меня что-то вроде второго дыхания.
В три часа ночи Райкин встал из-за стола: нет, говорит, я больше не могу, только спать. И пошел в спальню.
А мы с Гердтом так разговорились, куда усталость делась. В пять часов утра дверь из спальни открывается, выходит Райкин. Ну, вы знаете, что он может хорошо одеться. Но здесь… я его таким разодетым не помню. Как будто собрался на самый важный прием. Сел за стол и барабанит двумя пальцами.
Я испугалась: „Аркаша, что с тобой?“
А он: „Ну как же, у нас ведь гости…“
Гердт закричал: „Всё, ухожу, исчезаю“.
И действительно исчез.
Так искусство Райкина столкнулось с могучим напором Гердта-рассказчика и — одолело его».
Вход — через дверь
Из воспоминаний Аркадия Райкина.
«Играли мы в Москве, в Центральном Доме культуры железнодорожников. Некий гражданин, киномеханик, приехавший в столицу с Камчатки на какие-то курсы, чтобы попасть к нам в театр, каждый вечер выстаивал у входа перед началом спектакля, безуспешно спрашивая лишний билетик. Наконец, доведенный до отчаяния, он забрался на крышу Казанского вокзала, затем перешел на крышу Дома культуры и проник внутрь через вентиляционную трубу.
Оказавшись на колосниках, он сполз по тросам на сцену и, никем не замеченный, спустился в зрительный зал, как раз когда начали впускать публику. Смешавшись с публикой, почувствовал себя в безопасности и стал высматривать, где поудобнее простоять спектакль.
Но он не видел себя со стороны. Его одежда была в саже, мазуте, масляных пятнах и прочей гадости, скопившейся на театральных небесах за многие годы. Люди шарахались от него. Уже после третьего звонка капельдинеры вывели его из зала. Бедняга сопротивлялся отчаянно.
Артисты слышали какой-то странный шум в зале перед началом и поинтересовались у администратора, что случилось. Он рассказал. Тогда я спросил, ушел ли этот человек.
— Нет, он сидит у меня в администраторской.
— Зачем?
— Аркадий Исаакович, вы только не беспокойтесь; я — со всей строгостью, как положено. Я сразу указал ему на дверь. Но… через дверь он не может выйти. Только через крышу.
— Если это шутка, то неудачная.
— Понимаете, Аркадий Исаакович… вы только не нервничайте, не расстраивайтесь… конечно, этот гражданин виноват. Но на улице тридцать градусов мороза.
— Ничего не понимаю. При чем тут мороз?
— Дело в том, что у него на крыше пальто и шапка. А до антракта достать их оттуда нет никакой возможности.
— Пожалуйста, в антракте пригласите его ко мне. Когда привели безбилетника с Камчатки и он поведал со всеми подробностями свою горестную историю, я крепко пожал ему руку и сказал:
— Если бы присуждался приз самому отчаянному зрителю, вы, несомненно, могли бы рассчитывать на него. Но поскольку зрителям такие призы пока еще не дают, приглашаю вас на завтрашний спектакль.
И, вручив ему контрамарку в первый ряд партера, добавил:
— Вход, не забудьте, через дверь».
Страшная баба
Из воспоминаний Евгения Симонова. «Мы сидим в ресторане, народу мало, певица молчит, оркестр безмолвствует, Райкин иногда вертит головой, словно отлежал шею. Отец мой, Рубен Николаевич, маленькими глотками пьет армянский коньяк, супруга Аркадия Исааковича осторожно пригубливает бокал хванчкары, я — дую жигулевское пиво. Райкин на протяжении обеда пьет боржоми, выдавливая в стакан половину большого ярко-желтого лимона.
— Что у вас с шеей? — спрашивает отец.
— Вчера вдова одного генерала едва не сделала меня калекой, — отвечает Райкин. — Она, во-первых, чуть не оторвала мне руку, а, во-вторых, при прощании повисла на моей шее, поджав ноги. Я из гордости не мог согнуться и из вежливости не мог послать ее к черту… И вот результат. Не знаю, как буду сегодня играть. Она трепала меня по щекам и пыталась распушить брови! Терпеть не могу, когда меня трогают за лицо. Страшная баба! А весит не меньше дельфина».
